«А ведь еще не вечер», — подумала я с тоской и пошла к себе — выбирать достойное встречи с эльфийским принцем платье. Жаль, что у нас с Сибил разные размеры, а то бы я одолжила кое-что из ее гардероба.

ГЛАВА 53

Я была уверена, что в посольство меня проводит Оливер. Но вместо ректора явилась Каролайн. Зашла прямо в комнату, когда я при помощи подруг заканчивала сборы. В ее внешности и манерах снова не было ничего, что напоминало бы о задиристой Дикой Кошке, и от осознания, как много людей и нелюдей прячут за масками истинные лица, становилось одновременно и смешно, и грустно.

— Вы умеете удивлять, Элизабет, — улыбнулась она вежливо-отстраненно. — У вас неплохой удар и реакция, когда это нужно.

— Боевой? — спросила я у нее, когда мы спустились к выходу.

— О чем вы?

— Ваша первая специальность — боевая магия?

— Нет, конечно, — она рассмеялась легко и непринужденно, и я подумала, что у некоторых, может, и нет никаких масок — только несколько лиц, каждое из которых настоящее в какой-то момент. — Я закончила факультет искусств по музыкальному направлению. Потом увлеклась артефакторикой. Остальное — для души. Не во всем ведь нужно искать практическую пользу, как, например, в этом?

Она приподняла рукав, демонстрируя уже виденный мной браслет-телепортатор, взяла меня под руку, и мы переместились во внутренние покои посольства, в комнату Каролайн.

— Мое собственное изобретение, — похвасталась она. — В нем ключ, чтобы можно было проходить через здешнюю защиту.

— Но ведь посольство защищено магией эльфов, — не могла не заметить я, хоть все это — артефакты, телепорты и прочие магические штучки — волновало меня сейчас в последнюю очередь.

— Вот именно, — важно кивнула Кара. — Поэтому телепортационное заклинание на браслете — из арсенала людей, а для вплавления я брала кусочки эльфийских плетений, не нарушая их структуры. Отец помог.

При последних словах она посмотрела на меня, желая знать, какую реакцию вызовет упоминание ее дражайшего родителя. Реакция была ожидаемой: зубы свело, а рот перекосило, словно вместо сочного апельсина мне поднесли такой же сочный лимон, и захотелось не менее сочно выругаться…

— Ваш наряд не подходит для сегодняшнего торжества, — выдала вдруг полуэльфийка, оглядев мое платье, цвет которого портниха когда-то назвала розовой лавандой. — Раздевайтесь, наденете что-то более подобающее событию.

— Белоснежное и развевающееся? — предположила я.

— Белый не твой цвет, — Кара, не меняя тона, перешла на «ты». — Голубой будет лучше.

— Благодарю за заботу, но вряд ли мне подойдут ваши платья.

— Я не собираюсь давать тебе свои. Я пошила платье специально для тебя.

— Как? — опешила я.

— Я же искусница. И артефактор. Мне это несложно.

Когда она подошла к занимавшему половину комнаты шифоньеру, я невольно затаила дыхание. Сразу виделось нечто волшебное, как в сказке о Золушке, и Каролайн в свете последних событий органично вписывалась в образ доброй, хоть и немного странной феи. Затем мысли сменили полярность, и я представила, как мне предложат нечто «эльфийское» — то, что нужно надевать на голое тело.

Однако платье обмануло все ожидания. Классический фасон не предполагал отсутствия белья, и ничего волшебного я в наряде не чувствовала.

— Что в нем… такого?

— Какого? — не поняла вопроса Кара.

— Необычного?

— Ничего. Это платье.

— И чем оно лучше моего?

— Оно голубое! — полуэльфийка всплеснула руками, досадуя на мою недалекость.

Не хотелось обижать ее отказом, помня о вчерашнем, и да, голубой — мой цвет. Хотя я не ставила целью блистать на сегодняшнем приеме…

— Совсем другое дело, — улыбнулась Каролайн, когда я надела ее подарок.

Не знаю, что за чары она использовала в работе, но платье сидело идеально и тут же было причислено мною к ряду любимых вещей. Все же оно совсем не простое. Возможно, вещи, сделанные специально для кого-то, обретают собственную магию.

— Я хотела бы поговорить с вами, пока есть время, — полуэльфийка вернулась к отстраненному «вы». — Вы все еще сердиты на моего отца?

— Подарками вы пытаетесь загладить его вину? — предположила я.

— Нет, — ответила она. — Он ни в чем не виноват перед вами.

— Угу. Различие культур и никакой враждебности.

— Вы любите своего отца, Элизабет. Я помню, как вы говорили с ним по телефону. Вы не умеете скрывать эмоций. Я умею. Но своего отца тоже люблю. И мне неприятно, когда его считают хуже, чем он есть.

В искусстве сокрытия эмоций она и правда преуспела: речь, которая в моем исполнении звучала бы с возмущением и упреком, у нее вышла совершенно ровной. Потому и сложно верить в искренность эльфов: они кажутся бесчувственными. Но лишь кажутся, и Каролайн я поверила.

— Я не считаю вашего отца плохим или жестоким, — сказала я ей. — Но мы слишком разные. Мы, люди, не можем так легко отказываться от того, что нам дорого, ради каких-то принципов.

— С чего вы взяли, будто эльфам отказываться легко? Мы так же дорожим теми, кого любим. Но мы должны думать о последствиях, хотя иногда это тяжело.

— Вас не было в лечебнице, когда ранили вашего отца, — вспомнила я. — Почему?

Меня порадовало бы, прояви она чуть больше чувств и скажи, что не отправилась со всеми, потому что боялась изменить незыблемым законам нелюдей, расшвырять стражей и лично тащить лорда Эрентвилля на операционный стол, чтобы люди-целители спасли его, нарушая все запреты…

— Потому что в посольстве нет оружейной комнаты.

Я не сразу сообразила, о чем она говорит. В то, что лорд Эрентвилль случайно выстрелил в себя, я никогда не верила. Но… Каролайн?!

— Я телекинетик. Мне нужно тренироваться. Увеличивать вес поднимаемых предметов. Оттачивать скорость реакции… Официальная версия почти правдива: в отца никто не стрелял, он стрелял сам. Но не в себя. В меня. Это весело… было прежде. Он стрелял, я отбивала или ловила болты. На мне всегда была защита, отец сам ее ставил. Я доверяла ему в этом. А он доверял мне и щитов не держал. Болт развернуло так неудачно, что он почти не потерял начальной скорости… или это я оттолкнула его с силой…

Под внешним спокойствием Каролайн почувствовалась такая боль, что захотелось броситься к девушке, обнять, пожалеть… Но она не поняла бы.

— Это была случайность, — сказала я.

— Я знаю.

— Но продолжаете винить себя… А единорог без вас скучает.

— Тебе не понять, — Кара покачала головой.

— Мне? — я хмыкнула: кому разбираться в таких вопросах, как не последней наезднице? — Он видит далеко за пределами своего домика и знает, что случилось и как. И от вас… от тебя он не отвернулся.

Грайнвилль наверняка говорил ей что-то подобное, и ему можно было верить, с оглядкой на его дар и знания. Но Грайнвилль, по мнению Кары, пристрастен. Можно ли принимать как истину слова неравнодушного к тебе мужчины? Обманет и сам поверит, что непростительный проступок — всего лишь случайность…

…И боги не шлют вместо комет-телеграмм отравленного шоколада…

Я встряхнулась, заставив себя снова думать о Каролайн.

Хотя думать уже не о чем. Все у нее сложится. Не сегодня, так завтра наберется решимости и заглянет к единорогу, а уж он ей мозги вправит. И с Грайнвиллем они разберутся: он ждет, время у него есть. И у нее есть, пусть и намного меньше.

…Недавно я просила всего несколько дней, и мне бы этого хватило. Или нет. Теперь я этого не узнаю…

Пытка.

Можно было сколько угодно кусать губы и ломать пальцы, впиваться ногтями в ладони — мысли все равно рвались к нему.

Зачем? Почему? Почему он?

Я пыталась осмыслить это уже не раз. И нашла объяснение. Говорят, что чувства не поддаются логике, но я нашла. Что бы я ни испытывала к нему, с первого дня и до последнего, болезненный страх или не менее болезненную страсть, с ним я всегда была сама собой. Именно так. Не зная и не понимая, кто я, была все-таки собой.